Но в следующий миг ее скрутило от невероятной, жестокой боли — стоило увидеть то жуткое, безобразное, что скрывалось под белоснежной повязкой.
Это были раны, а никакие не ожоги. Какая-то невообразимая каша, всплеск хаоса, безумия, невиданной жестокости. Глубокие, зиявшие надрезы наносили беспорядочно и дико. И в то же время каждый из них выдавал общую жуткую цель: изувечить, изуродовать, изничтожить.
Гален кричала всем своим существом, сотрясаясь от безмолвного плача и муки женщины, у которой только что разбилось сердце.
— Привет.
— Привет, — ласково откликнулся Лукас. Было еще десять часов утра. Белые часы на каминной полке и голубой телефон одновременно подали свои голоса — получился радостный, веселый хор. Лукас как раз выключил пылесос: он закончил уборку и с удовольствием любовался результатами своего труда. Новый кусок коврового покрытия, положенный вместо залитого кровью, совершенно не выделялся. В десять тридцать из цветочного магазина доставят свежий букет весенних цветов. Вчера они с Гален договорились, что Лукас приедет за ней ровно в двенадцать, а до этого времени они не будут даже говорить по телефону, чтобы посильнее соскучиться и еще больше обрадоваться новой встрече. Но Гален все же не утерпела. — Мне заехать за тобой сейчас?
— Нет. Я уже не в больнице.
Лукас не мог пока сказать точно, обладает ли он по-прежнему способностью предчувствовать беду, несмотря на гибель Брэндона. Для этого требовалось время. Но судя по тому, как все внутри застыло от непередаваемого, неведомого доселе ужаса, он сумел почувствовать смерть.
Смерть мечты и надежды.
— Где ты, Гален?
— Уже на полпути в Канзас.
— Гален…
— Девятое мая.
— Что?
— Это дата нашей свадьбы — если ты не возражаешь. В этот год она попадает на воскресенье и вдобавок на День матери. А для меня особенно важно, что в тот же самый день, когда я покинула Канзас, мы с тобой начнем новую жизнь. Мне нужна эта отсрочка, Лукас. Честное слово. Иначе я не успею сшить себе подвенечное платье и Джулии тоже. А потом, надо же все-таки повидаться с матерью и пригласить ее на нашу свадьбу — раз уж ты сам предложил мне сшить для нее праздничное платье. Кстати, я уже подумала, кого нам стоит еще позвать. Конечно, Лоренса. Возможно, Джона и Фрэн и…
— Гален!
— Я бы хотела, чтобы нас обручили прямо на террасе, возле фонтана — если это можно устроить. Вот и еще одна причина, по которой следует подождать до мая. Тогда будет полно цветов. Я договорилась с одним очень милым человеком и заказала ему рассаду. Когда цветы распустятся, то будут очень красиво смотреться вокруг фонтана.
Да, Лукас в этом не сомневался. Но все эти цветы она могла бы получить прямо сегодня. Он сам заказал свадебный букет. И они могли бы пожениться уже сегодня…
— А когда ты собираешься посадить все эти цветы?
— Когда вернусь. Примерно через месяц. Этот садовод не советовал высаживать их на террасу до того, пока не минует окончательно угроза заморозков.
У Лукаса было такое ощущение, будто он сам скован этим холодом и больше никогда не сумеет согреться.
— Гален! Поговори со мной! Пожалуйста!
Он услышал, как тяжело она вздохнула, и невольно испугался — не причинил ли ей этот глубокий вдох новую боль?
— Лукас, мне требуется время. Вовсе не для того, чтобы проверить свои чувства к тебе и решить, хочу я за тебя замуж или нет. Я полюбила тебя навсегда, всем сердцем! Но мне нужно еще подлечиться — во всех смыслах. И в том числе побывать в Канзасе и повидаться с матерью.
— Но разве есть причина, по которой я не мог бы поехать с тобой? К ней бы ты пошла одна, но остальное время мы могли бы провести вместе!
«Да! Есть причина! И еще какая!»
— Лучше всего мне сделать это самой!
— Ты о чем-то не хочешь со мной говорить? «Да! Да!»
— Вовсе нет! Лукас, ты только, пожалуйста, не беспокойся! И ради Бога, не обижайся! Я буду звонить тебе каждый вечер. Если только ты захочешь.
— Конечно, я хочу! Каждый вечер! И каждый день! И если ты всё же передумаешь, я приеду к тебе сам!
— Знаю.
— А где ты сейчас?
— На полпути.
— Но не в самолете?
— Нет. На первое время полеты для меня под запретом.
— Значит, ты едешь поездом?
— Да. Такой самый медленный поезд на свете. Он движется только в дневное время, а на ночь останавливается. Я уже предупредила Джулию, что могу задержаться в пути на целую неделю.
— Гален, позволь мне быть с тобой! Я хочу заботиться о тебе на всем этом пути до Канзаса!
— Со мной все в порядке. Честное слово! Когда едешь так медленно, то думается лучше всего. Я успею отдохнуть и подготовиться.
— Ты чего-то не договариваешь.
— Да нет же, Лукас! Ну пожалуйста, поверь мне и в меня!
— Я верю, но я не могу без тебя!
— Я тоже. Но лучше думать о том, как хорошо нам будет вместе!
И она еще раз пообещала, что будет звонить ему каждый вечер. И выполнила свое обещание — начиная с вечера того же дня. И на следующий вечер тоже. Они говорили часами. О том, как идет выздоровление. О примирении с матерью. О семье Лукаса. Гален расспрашивала его о сводных братьях, которых он никогда не знал, — о законных отпрысках старого графа. А Лукас постоянно твердил о том, что ему нужна только она. Гален!
На третий вечер Гален не позвонила.
И его мир застыл. Погрузился во тьму. В бездну. Но Лукас все еще верил, что сумеет пробиться к цели. Он пустил в ход все мыслимые и немыслимые возможности, предоставленные ему силами правопорядка, начав с отслеживания звонков, сделанных из больницы. Гален звонила Джулии. Звонила ему. И еще — в день выписки — в оранжерею в Бронкс-вилле, где действительно заказала множество цветов. И это было все.